О СЕБЕ И МОЕЙ КОЛЫМЕ 2
У Союза в валюте большая нужда,
Капитал весь в крестовых походах,
И пошли на Восток поезда, поезда,
А до Бухты ревут пароходы.
Автор
Адыгалах
Это одно из лучших мест на Колыме, и там я прожил четыре года. Мне было двадцать девять лет, когда меня назначили директором прииска, и тогда я увидел поселок в первый раз. Он стоял в двух километрах от трассы «Магадан – Хандыга», на слиянии небольшой речки Адыгалах и серьезной реки Аян-Урях; был окружен лесом, свободный от пыли проезжающих по трассе машин, близость к которой портит большинство колымских поселков.
Мой дом стоял на окраине поселка, и его среди деревьев можно было увидеть, только приблизившись метров на тридцать. Дом был настолько большой, а домашних вещей было так мало, что все четыре года моего проживания в нем, в комнатах было очень просторно. Когда я в первый раз переступил порог дома и прошелся по помещениям, то больше всего меня удивил туалет: открыв дверь которого, я не увидел унитаза, и только, следуя взглядом к противоположной стене, увидел его – шагах в трех от двери. Кухня, ванная, да и все комнаты не были похожи на помещения моей бывшей квартиры. В доме был сделан ремонт, но слив ванной не работал, и когда я утром следующего дня попросил у начальника ЖКХ «лягушку», она спросила: «А что это такое?». Когда я ей пояснил, она сообщила: «А ванная в поселке только у вас и у главного инженера».
Рядом с домом росли лиственницы, как корабельные сосны, высокие, стройные и некоторые – в два обхвата. На одном дереве, недалеко от дома, кто-то забил в ствол скобы и соорудил настил метрах в семи от земли. В первую зиму ко мне приехали товарищи с прииска «Мальдяк», и один из них утром, выглянув в окно, даже закричал от удивления: за окном, на расстоянии вытянутой руки на ветках сидело несколько куропаток. В поселок регулярно наведывались медведи, а однажды, когда я был на одном из участков, приходил медведь и к моему дому. Ягоды, грибы, рыбалка и охота – главные увлечения колымчан, но на Адыгалахе – особенно. Это был один из колымских оазисов. По молодости я не увлекался рыбалкой и охотой, но в холодную пору у меня в сенях всегда лежало несколько килограммов оленины и лосятины.
Поселок находился в 60-и км от Оймяконского района и морозы здесь почти не отличались от якутских. Самая холодная зима была, если не ошибаюсь, в 1982 году, когда температура опустилась до минус 640С, и водка, стоящая в ящике в сенях, совсем замерзла.
Тогда у меня была собака – мощная, похожая на волка или на ездовую собаку, с густой и длинной шерстью. Она жила на улице, в просторной, утепленной конуре. На полу конуры лежал толстый матрац, а вход конуры был закрыт пологом. Когда я рано утром выходил из дома в сильный мороз, она только высовывала из конуры покрытую инеем морду, а если температура поднималась до минус 350С, то открываемая входная дверь упиралась в нее, лежащую на крыльце, и когда, потревоженная, она вставала, то под ней была проталина.
Позже, живя в Магадане, я частенько бывал в Сусумане и на предприятиях района, но в Адыгалах не заезжал, так как знал, что поселок был разрушен, да и стоял он в тупике, на опустевшей к тому времени трассе, которую уже никто не обслуживал. И в 1998 году, когда с Колымы уезжал товарищ и бывший мой главный инженер прииска, я пригласил на прощание побывать на Адыгалахе. После поселка угольщиков Кадыкчана, где когда-то проживало более 4 тысяч человек, и который тоже стоял почти полностью разрушенным, шестьдесят километров дороги уже нельзя было назвать дорогой: машина выбиралась из одной «люльки» и перекатывалась в другую, скрываясь в ней по крышу.
В поселке все, что можно было разобрать, разобрали; на месте многих домов стояли сваи; контора прииска, школа, детский сад, здание поселкового совета – все было «на одно лицо». Зашел я в мой дом, стены которого сохранились, прошелся по комнатам с содранными полами, перешагивая по лагам; панорама как после отступления линии фронта. Во дворе беспорядок, и конура лежит перевернутая.
Это всё, что осталось здесь от Советского Союза и моей молодости.
В каждом доме гараж
В состав прииска «Адыгалах» входили два полевых поселка. Отличительной особенностью полевых поселков было отсутствие постоянного проезда для обычных видов транспорта, и потому практически на всех подобных поселках не было детских садов, школ, амбулаторий, не было централизованного отопления (электрообогрев) и водоснабжения (водовозки), а люди, как холостяки, так и семейные с детьми, проживали в «балках» – обыкновенных деревянных вагончиках размером 6 на 3 метра. Не было почты и телефона, а для связи были установлены мощные войсковые радиостанции. На поселке были хорошая столовая, фельдшер, иногда небольшое общежитие для мужчин, контора и бокс для ремонта землеройной техники и горного оборудования. Кроме того, имелся небольшой электроцех и некоторые вспомогательные сооружения. С началом учебного года школьников с таких поселков вывозили в интернаты, обычно, вертолетами, так как в конце лета и начале осени проходили осенние паводки; и инкассацию золота оттуда также зачастую делали вертолетами.
Как-то к нам прибыли двое молодых специалистов, русских, из Алма-Аты – муж и жена, хорошие, умные ребята. Я их направил на полевой карьер Салгыбастах, который находился от Адыгалаха на расстоянии 200 километров. Там работало около 350 человек и стояло 90–100 «балков». Поселок располагался на высокой террасе, и с русла реки его почти не было видно. Молодая женщина стала работать экономистом карьера, а муж – горным мастером. Ребят тепло встретили, и они быстро адаптировались к непростым условиям жизни.
Прошло, наверное, чуть больше года. Я выехал на Салгыбастах, как обычно – дня на три, и на развилке основной трассы увидел моих «молодых» с каким-то мужчиной. Они поджидали попутный транспорт. У меня машина была свободна, и я их посадил. Как сразу выяснилось, мужчина был отцом экономистки и прилетел из Алма-Аты посмотреть, как устроились дети. Я уверен, что ребята родителям о своих условиях жизни если и писали, то только в общих чертах. Стояла зима, состояние зимника было хорошее, и поездка быстро приближалась к концу. Машина легко влетела на крутую террасу, и мы сразу оказались в поселке. И тут я услышал голос отца: «Эх, как тут много гаражей!». Все, конечно, промолчали, но я по первой реакции отца, представил себе, что за сцена будет в «гараже».
Прошло несколько месяцев, и на прииск пришел из Магадана приказ откомандировать молодых специалистов в распоряжение министерства образования Казахстана.
Годен!
Однажды, будучи офицером запаса, я проходил медицинскую комиссию военкомата в Сусумане, и там, сидя в кресле стоматолога, услышал от него, что офицер запаса годен к строевой, даже если у него вообще нет зубов.
Насколько помню, он мне даже в рот не заглянул и я, как ни странно, от того даже не расстроился.
Болотные сапоги как главное орудие управления
В 80-е годы главного инженера прииска «Экспериментальный» командировали на должность начальника рудника в Африку, в Конго. Он там начал работать по-колымски: провел утреннюю планерку, натянул спецовку, сапоги и в шахту. И так каждый день. Через какое-то время ему наши ребята говорят: «Юра, тут слух пошел, что у тебя с головой не все в порядке. До тебя начальником рудника был американец и он в шахту спускался раз в месяц, а из твоего режима работы можно сделать вывод, что, побывав под землей один раз, ты не можешь в течение месяца удержать в голове ситуацию с горными работами».
На земле «желтого дьявола»
Из норм выработки на разработку россыпей по ГУ Дальстроя МВД СССР за 1948 год на откатку грунта в тачках.
Откатчик при весе груженой тачки 130–180 кг за 8 часовую смену должен перевезти при расстоянии откатки 40 метров – 17,4 кубометра грунта в плотной массе (около 22 кубометров в разрыхленном состоянии) общим весом более 32 тонн. При увеличении (уменьшении) длины откатки и высоты подъема грунта норма выработки соответственно уменьшалась (увеличивалась). А при проходке горных выработок звено в составе проходчика и его подручного, при ручном бурении холодными ломами, должно пройти за 8 часовую смену выработку сечением 4,5 квадратных метров на расстояние 0,8 метра. При этом надо обурить забой, погрузить взорванный грунт, откатить его на расстояние до 5 метров, зачистить контур выработки, выполнить некоторые другие работы.
Научная организация труда в ГУЛАГе
Евгений Иванович Богданов – член-корреспондент АН СССР, начинал свою трудовую и научную жизнь на Колыме, и его основные работы были связаны с созданием обогатительного оборудования для разработки россыпей. А в одном из предвоенных номеров журнала «Колыма» была опубликована его научная статья об эффективной конструкции тачки, с математическими расчетами и выкладками.
Я вспомнил его, листая «Нормы на разработку россыпей» ГУ Дальстроя МВД СССР, Магадан, 1948 год, где предписывалось, что «тачки по своему устройству должны быть удобны в работе, легки на ходу и обладать достаточной прочностью. Основным требованием к конструкции и качеству тачки является правильная балансировка (распределение веса груженой тачки на колесо и руки рабочего). При весе груженой тачки в 130–180 кг на руки рабочего должно передаваться не более 12–15% от веса тачки (до 25 кг)».
На такой «продвинутой» тачке надо было за 8-часовую смену на расстояние 50 метров вывезти 32 тонны породы, а при откатке на 20 метров – в два раза больше.
Анекдот от польских горняков
Объединение «Северовостокзолото» с одним научно-исследовательским институтом Варшавы работало над созданием технологии производства простейшего взрывчатого вещества. В 1989 году я приехал в Польшу в командировку и, находясь в Кракове, был приглашен на празднование Дня горняка (гурника). Что касается профессионального праздника, в Польше сделано разумнее, чем у нас. Там все, кто роют землю – горняки. А я, горняк, всю жизнь праздновал День металлурга, хотя с однокашниками мы всегда отмечаем день шахтера, а наши коллеги, добывающие щебень, песок и другое строительное сырье – отмечают день строителя. И потому в Польше День гурника празднуют не по отраслям производства, а на уровне региона (воеводства).
Тамада для ведения неофициальной части праздника котируется по всей Польше, и считается удачей пригласить на праздник одного из лучших. На нашем застолье, где присутствовало сто человек тамадой, насколько я помню, был профессор Краковской горной академии. Столы были накрыты в пивной корчме в длинном подвале без окон, и президиум, из пяти человек, сидел за столом на небольшом возвышении.
Атмосфера была непринужденная, а организация вечера чем-то напоминала КВН, где соревновались все присутствующие, разбитые на две команды. На стенах висели стенгазеты фривольного содержания, а участникам предлагались конкурсы по тем временам, для нас, просто неприличные. Например, вызвали от каждой стороны к президиуму двух женщин, каждой дали по презервативу, после вскрытия налили в них по небольшому бокалу пива и предложили им на скорость выпить.
Или: пригласили троих мужчин, каждому дали по длинному тонкому шлангу, которые выходили из отверстий в фанерном листе; сказали, что вторые концы шлангов опущены в одинаковые емкости пива, и также объявили соревнование на скорость. После того как последний участник закончил, лист повернули к залу, и все увидели на нем изображение обнаженной блондинки с торчащими из самых привлекательных ее мест шлангами. «Вот откуда вы пили!», – был возглас тамады.
Никто от участия не отказывался, и всех отмечали небольшими подарками. Иногда к президиуму вызывались представителей сторон, которые друг другу задавали вопросы. И вот анекдот из одного такого вопроса: «Чем отличается презерватив от президиума?». После нескольких ответов соперника, авторы вопроса дали правильный: «В презерватив входит один член, а в президиум пять».
Президиум не обиделся. Было много пива, смеха и песен. Я единственный раз видел, когда каждому присутствующему была выдана ксерокопия брошюры со всеми песнями, которые пелись по команде тамады, что давало возможность петь всем.
Позднее поляки привезли мне видеокассету с записью того вечера.
Мухи и академики
Одно из занятий в Академии (АНХ СССР) проводил сотрудник Госплана СССР и в дискуссии по проблемам советской экономики кто-то из слушателей его спросил: «Ну а куда же Госплан смотрит?», на что тот ответил: «Вы знаете, Госплан – это муха на штурвале корабля».
Возможно, то была дежурная госплановская шутка в то время, но я услышал ее впервые, и меня очень позабавила.
В другой раз на лекции по инновационной экономике преподаватель вопрошал: «Вы можете представить себе ситуацию, когда в стране есть академик Королев, но корабли в космос не летают? Сегодня же у нас академики Аганбегян, Абалкин, Шаталин, а экономики нет».
Вот такие академики готовили кадры для русского капитализма.
Ректором Академии тогда был Абел Гезович Аганбегян.
Для души
Весной 1991 года, после окончания Академии народного хозяйства, я два месяца был на стажировке в ФРГ, где жил в немецкой семье. У них был хороший дом 400 кв. м., участок 11 соток, на котором был газон, цветы и декоративный кустарник. Я как-то спросил хозяйку: почему они не выращивают фрукты и овощи. Она мне ответила, что это дорого (не выгодно). Я, думаю, и тогда ответ понял правильно. Когда на все овощи и фрукты, даже из тропиков, была одна цена за килограмм – 1,99 немецкой марки (50 американских центов), заниматься подсобным хозяйством невыгодно.
Другая сторона вопроса – личная и общественная оценка индивидуального труда. Человек с высокой самооценкой и имеющий достойную оплату своего труда никогда не станет заниматься физической работой с целью пополнения своего семейного бюджета. Для него это в любом случае «дорого».
Сегодня у меня такой же дом, почти столько же земли, две трети участка свободного от построек занимают газон и цветы, но я все-таки выращиваю клубнику, а также несколько кустов ягоды, две вишни и две сливы. Видно гены дают о себе знать, хотя я себе говорю, что это для души.
Мой дом – моя крепость
Дом, где я проживал в Германии, был построен двадцать лет тому назад, и однажды я спросил у хозяев, что они за эти годы переделывали или ремонтировали в доме; они мне ответили: «Ничего. Кажется, лет десять тому назад покрасили дом снаружи».
А мои знакомые земляки после 10 лет проживания в своих недавно отстроенных домах уже по нескольку раз переделывали «существенные элементы конструкций».
У нас стройка – это навсегда.
Бедные, бедные крестьяне…
Во время той стажировки я и мои четверо коллег слушали как теоретический курс, так и, почти ежедневно, выезжали на какое-то предприятие, в основном, малого бизнеса.
Небольшая фирма, которая собирала электрические пусковые установки в обычном, даже для Советского Союза, небольшом цехе, площадью около 500 кв. метров, отправляла свою продукцию в несколько европейских стран. Все работы здесь выполнялись вручную, как в слесарной мастерской, но обработка поверхности, укладка жгутов провода, покраска элементов конструкции – говорило о высоком качестве оборудования.
В другой раз посетили фирму по пошиву женского платья. Она располагалась в обычном, довольно большом доме, где на втором этаже жили владельцы фирмы, а на первом этаже работали около 15 швей. И здесь нам хозяева рассказали, что платья одной модели изготавливают не более чем в шести экземплярах и отправляют в разные страны Европы. Причем, эта совсем небольшая фирма ежегодно участвовала в дорогостоящих международных выставках-ярмарках. В противном случае, как сказали хозяева, успеха в бизнесе не видать.
Но чаще всего я вспоминаю посещение двух крестьянских семейных ферм. Они были очень похожи, и я уже не помню особых отличий: каждая семья состояла из мужа, жены и двух маленьких детей, старшему из которых было лет 10–12. На ферме они держали 150 коров, 300 свиней и обрабатывали около 70–100 га земли. Никакого наемного труда, все работы выполняла семья, подъем в 4 утра и спать после наступления темноты.
Если хозяин заболевал, то кооператив, членами которого фермеры были, присылал на две недели бесплатного работника. Если болезнь продолжалась более двух недель, то фермеру надо было платить прикомандированному работнику «из своего кармана». Мы спросили, как они проводят отпуск? На что хозяин ответил, что в отпуске он никогда не был, а жена его один раз была в Италии, до которой можно было доехать за два часа на машине. Одна ферма, оказалось, принадлежала брату нашего преподавателя, и преподаватель был очень рад, что у него есть старший брат, которому ферма переходит по наследству от родителей.
Я понял тогда, что крестьянский труд везде, в любой стране во многом – от безысходности, даже там, где на земле стоит большой и просторный дом, а в коридорах дома развешены головы оленей, лосей и горных баранов.
В «Законах» Платона, где идет обсуждение проекта правильного государства и образа жизни его населения, «в должной мере снабженных всем необходимым», говорится: «Ремесла там поручены чужеземцам, земледелие предоставлено рабам…» (806 е). Поэтому у греков было достаточно времени, чтобы заниматься искусствами и философией. Отсюда, возможно, и поговорка у нынешних греков: лучше умереть, чем работать.
В одном из тех немецких фермерских хозяйств я увидел бычков весом около шестисот килограммов, которые стояли как свиньи в тесных клетках по четыре бычка в каждой. Мне показалось, что им трудно было в этих клетках даже лечь. Их физические функции были настолько атрофированы, что под весом тела у них дрожали ноги.
И недавно прочитал у Гора Видала – американского романиста, драматурга, эссеиста – в его книге «Почему нас ненавидят»: «Те из нас, кто вырос в довоенных Соединенных Штатах, хорошо помнят, что такое бутерброд с настоящей ветчиной. Теперь же ветчина стала безвкусной, похожей на резину, впечатление такое, будто в основном она состоит из розового пластика. Почему? В колоссальных свинарниках свинья содержится на одном месте, на ногах. Она не роет корни, почти не двигается и теряет иммунитет к заболеваниям. Поэтому в организм пленницы закачивается масса лекарств, вплоть до ее кончины и переработку в несъедобную ветчину».
Оттуда и пришло к нам изобилие на прилавках магазинов.
Слесарь в Африке – не слесарь
Во время той стажировки мы побывали в одном из профессиональных училищ городка Фульда. Мне запомнился один класс, где готовили слесарей. За верстаками учащиеся – молодые люди, что-то обрабатывали, но мы обратили внимание на лысоватого мужчину лет сорока. Нам сказали, что он демобилизовался из Бундесвера, и осваивает гражданскую профессию.
Тогда был еще Советский Союз, и я подумал: разве у нас мужик в сорок лет решиться в течение трех лет учиться на слесаря?
А сегодня в России после института работают слесарями.
|
